Валькирия [= Тот, кого я всегда жду ] - Мария Семенова

Косу, правду молвить, я отрастила вовсе не бедную. Нижеколена и толщиной в хороший кулак. Мало мороки было расчёсывать надоедную,оберегать в лесу от острых сучков!..

Молодой воин уже шагнул ко мне, потом поглядел – и забылутереть кровь, бежавшую из ноздрей. И тут подле нас опять явилась сбежавшаябыло Белёна. Она семенила вдоль тына, надув губы для плача, но на её месте и я,пожалуй, не смела бы пикнуть. Мстивой Ломаный вёл её за ухо.

Приметив нас, он остановился и некоторое время молчал.

– Видал я девок, неплохо бивших в цель, – медленнопроговорил он затем. – Но не из такого лука, как у неё.

Больше он ничем своего удивления не показал. Толкнул ко мнеБелёну, и та в кои веки раз обняла старшую сестрицу, прижала к моему плечузарёванное лицо. Вождь кивнул побратиму, осторожно щупавшему нос:

– Пойдём, Славомир.

До ночи в нашей избе по одному, по двое перебывала вся ихватага. Седоусые кмети оказались любопытней мальчишек, каждый хотел самвзглянуть и увериться, что не соврали, что у меткого стрелка была цветная лентав косе. Всё-таки в каждом взрослом мужчине до ветхих лет сидит всё тот же мальчишка.Зато почти в каждой девочке-подлеточке уже готова хитрющая взрослая баба.Сестрёнки уж и не прятались, а мать… мать мигом переодела меня в лучшее платьеи знай нашёптывала на ухо:

– Ласковей, ласковей гляди…

Так-то. Страх страхом, а женихов дочке строптивойприманивать не забывала. Варяги звали меня с собой в дядькину избу, посидеть застолом, испить с ними бражки. Мать кивала с того конца избы, но я не шла. Вконце концов мать вскипела:

– Кого же я вырастила? Вот горе моё!..

Я ответила:

– Дрова колоть или соплюх этих стеречь, тут я всем тебехороша.

Мать села на лавку и немедля расплакалась, и мне сталостыдно. Я села рядом, принялась утешать. Тем кончила, что сама разревелась. Яже понимала, что она не со зла.

Варяги прожили у нас несколько дней. Вволю парились,долечивали раны, поглядывали на пригожих девчонок. Впрочем, силой за косу нетащили: вождь Мстивой шуток зря не шутил. Дядька Ждан не смел его расспросить,за что бы да отчего подобная ласка. Мореход разговорился с ним сам. Господин,мол, Рюрик велел ему выстроить на море городок и приглядывать за побережьем,отваживать дерзких людей из Северных Стран… Городок этот с прошлого года стоялк полудню от нас, в четырёх морских переходах. О нём сказывали охотники,ходившие в те края за песцом. Мстивой называл городок диковинным именем:Нета-дун. Что это значило по-словенски, дядька не любопытничал.

Варяг разложил перед ним гладкий берестяной лист, означилконцом ножа море, протоку и наше сельцо; вышло вроде похоже. Потом очертилберег и поставил кружочек, проколов бересту:

– Здесь живём.

Ещё он сказал, чтобы мы никого теперь не боялись. Ему,Мстивою Ломаному, велено было о том позаботиться. И не даром, конечно. Звалосьэто данью: мёд, меха, воск да вяленая рыба. Зимой в Нета-дуне нас будут ждать.

– Ой, княже, – заохал было дядька. – Заступытвоей мы покуда не видели, а куны готовить велишь! Смотри, уйдём, не удержишь…

– Я не кнез, я воевода, – ответил Мстивой,произнеся княжеское звание на свой лад, по-варяжски. Посмотрел на дядьку сверхувниз и втоптал его в землю: – Однажды мой старый отец попал в руки датчанам…Они вызнали, где было лесное убежище, но не от него. Я понял, что налезу здесьдань, когда ты девчонку выставил за ворота…

Ярун обежал с новостями мало не весь лес, и у нас сталолюдно. Весские, корельские, словенские парни летели как пчёлы на сладкое – хотьодним глазком взглянуть на варягов. Ходили за воинами след в след, просили датьподержать секиру или копьё, заводили робкие разговоры о собственном лихоммолодечестве. Былая охотничья жизнь уже казалась безрадостной, лишённойудальства и забав. Подумаешь, снять с дерева белку, один на один свалить шатунаили пройти по порогам, не оцарапав кожаной лодки…

Варяги незло посмеивались и больше радовались отчаянносмелым проказницам, прятавшимся за спинами парней. Этим дурёхам здесь чудилисьудивительные женихи, совсем не похожие на своих, незначительных, обыкновенных…Со всех сторон хорош воин, откуда ни погляди. Он и надёжа, верный защитник,мужчина среди мужчин. Он никого не боится, за ним, что за стеной, тепло, сыто ивесело. А уж обнимет – все косточки сладостно захрустят… Это сразу видать, дажеглупой Белёне. Кто чуть поумней, тому, как дальний ветер в лицо, повеет древнеетаинство. Одного позовёт, других испугает… За воинами стоят суровые Боги. Какскалы, растущие к небу из спокойной чёрной воды. Посмотришь, и дух зайдётся отстраха, а не отвести глаз! Воины дарят себя Перуну, хозяину молний, на нихпребывает грозная благодать. Бой для них – не простая сшибка из-за добычи, это– служение. И жертва, если понадобится… Перед воинским Богом в страхе мечутсяДомовые, ныряет поглубже в омуты Водяной, отступают, склоняют седые головыхранители-предки… Вот отчего и на нас как будто легла огромная тень, вот отчеголипли к каждому кметю девки-разумницы: подарит дитя – подарит милость Перуна,которой сам наделён… А уж дома-то станут носить на руках, и женихи сизокрылымисоколами слетятся к порогу: от воина сумела родить! Да вдруг сынка!.. Счастье вдом приманила!..

…Всё воистину так, но моя-то Злая Берёза только гремелажелезными сучьями, не торопясь кланяться никому, даже Перуну. Я не моглаобъяснить, но в ней жила равная сила. Я видела: варяг-воевода ни разу неподошёл к дереву близко. Ни разу не наступил даже на тень, наверное, ему,вождю, было многое зримо, невнятное другим… а приметил ли это ещё кто-нибудь,кроме меня, откуда же знать.

Один малый, ровесник мне по годам, повадился к намприходить. Нежатою звали. Глаза у него были совсем не те, что у воеводы. Карие,ласковые. Знать, от воинской жизни ещё не ороговела душа. Отец Нежаты,словенский хоробр, пал на этом вот корабле. Вождь и взял к себе сына погибшего,присматривал за ним, как за родным.

Я рада была слушать разговорчивого Нежату. Мне оченьхотелось его расспросить, почему это вдруг отчаянный вождь едва не попятился отковшика с молоком, и ещё, на каком таком языке толковали порою друг с другомвоевода и Славомир – ведь не по-варяжски?.. Варяжский язык словенскому брат, спятого на десятое, а что-то поймёшь; здесь же… Любопытство меня бороло, но кслову всё как-то не приходилось. А Нежата перенимал у меня коромысло, в охоткупомогал тянуть из подпола корчагу – и всё старался коснуться когда плечом,когда рукой. Я и не замечала сперва – спасибо Белёне, надоумила. Она, конечно,вертелась юлой, но Нежата на неё не глядел. Однажды Славомир посмеялся братски:

– Смотри берегись, эта девка тебя в кадку посадит дакрышкой сверху закроет…

Я при том не была, передали. В который раз про меня говорилиподобное, в глаза и заглазно, но тут я обиделась.